Л.Н. Приль
«Интернационал» над Кетью (кочевые политшколы Севера: методы деятельности пропагандистов)
Многонациональную, многоликую Россию после октября 1917 г. повели по пути строила общество всеобщего равенства. Теоретикам и практикам коммунизма казалось, что у всех народов России есть возможность перешагнуть через несколько ступеней развития «от феодализма, минуя капитализм…».
Эта задача решалась комплексно. Осуществлялись преобразования в социально-экономической, социально-политической и социокультурной областях: создавалась государственность народов Сибири, шло так называемое «расшаманивание», развивалось школьное образование, улучшалось медицинское обслуживание. Изучение традиционной культуры и мировоззрения привело к появлению классических работ по этнологии народов Севера и Сибири. Но в них не было ответа на вопрос – как изменить, модернизировать мировоззрение тех, кто вчера жил «накануне» феодализма, а завтра будет жить при коммунизме. Мечта об уравнении и слиянии всех в единой общности приводила к поискам решений — как это сделать.
Желая донести свои идеи до каждого, партийные структуры применяли определенные политические технологии, проводником которых являлась сеть политического просвещения населения. Задачей пропагандистов становилось приобщение народов России к политической жизни страны. Многие помнят шутку, что можно заставить «вращаться большую землю вокруг малой» путем проработки на собраниях всех уровней одной идеи, одной мысли, чтобы она в ходе обсуждения проникла в головы несведущих и была ими воспринята как собственная.
По аналогии со школами-передвижками, рассчитанными на работу в русских деревнях, для кочевых народов Сибири были созданы кочевые политшколы . Чтобы влиять на сознание беспартийных масс, внушать им новые идеи и понятия, лекторы и пропагандисты выезжали к населению. Ведь если гора не идет к Магомету….
Для того, чтобы приблизить к населению Севера далекие от них идеи, в планах бесед перемежались темы о международном положении страны и врагах пролетариата с занятиями о политике партии по национальному вопросу и освоении Севера. Назойливое желание властных структур войти в каждый дом, избу, чум «подслащалось» мелкими подарками и угощениями. Мы увидим ниже, что чай становился едва ли не главным фактором жизни политпросвещаемых.
В бывшем партийном архиве сохранились отчеты о работе пропагандистов кочевых политшкол в условиях Нарымского севера. Наиболее яркими являются документы В.А. Величко и А.П. Жданова, работавших в феврале-марте 1934 г. у эвенков р. Кети. Пропагандисты различались по уровню образованности, социальному положению, пониманию своих задач, умению излагать свои мысли. Первый дневник несет информацию о том, как велась пропаганды, каковы были ее формы и методы, а второй – кто ее осуществлял.
Автор первого дневника, Василий Арсеньевич Величко (1908-1987) – инструктор-пропагандист Нарымского окружкома ВКП (б). Известен специалистам как первый человек, написавший Сталину о случаях людоедства среди спецпереселенцев Назинского острова (1933 г.) . Он же является автором письма в Сибкрайком о причинах смертности селькупов Тымской производственно-охотничьей станции (1935) . Позднее известен как писатель, чьей постоянной темой были рассказы и очерки о социалистических преобразованиях в жизни народов Западной Сибири. В публикуемом ниже отчете В.А. Величко зафиксирован момент, когда он стал инициатором написания эвенками письма Сталину (1934 г.). Письмо адресату действительно было отправлено в Москву, и возможно, стало причиной бурного строительства объектов соцкультбыта пос. Орловка . А сам поселок стал центром туземного сельского совета.
Сталину, рукою В.А. Величко, эвенки писали о решении тех задач, по которым следовало пропагандисту «увязать теорию с практикой»: о том, что они собираются провести в Максимкином яру съезд кочевников по вопросам оседания; о перевыполнении планов пушнодобычи на подарок Сталину; о том, что одна из девушек заявила, что пойдет учиться в интернат; о том, что они сделали вождю трубку из лиственницы необыкновенной фактуры; о том, как эвенки любят советскую власть. В письмо решено было включить слова: «Заграничных буржуев мы не боимся. Если пойдут на советскую власть, мы ружьё от белки повернём на буржуазию. Плохо ей придётся от выстрела тунгуса: мы редко стрелим мимо». В.А. Величко откровенно пишет о том, что «Письмо к Сталину превратилось в целую программу, что делать и как делать. С письма начинаем беседу и письмом кончаем» [6, Л.9-10].
В.А. Величко, в соответствии с заданием партии, проводил линию на «классовое расслоение и классовую борьбу среди тунгусов», вычисляя среди эвенков шаманов, кулаков, лишенных избирательных прав, богачей. Эвенки должны были запомнить, кто является врагом трудящихся. После долгих споров они усвоили, что врагами пролетариата являются: «кулаки русские, тунгусские, остяцкие и заграничные буржуи». Пропагандисту пришлось долго объяснять, какова классовая линия партии: необходимо «кулака сделать спец-переселенцем, чтобы он здесь работал и там не мешал». То есть, взамен прежней родовой общности предлагалась общность людей, объединенных проповедью классовой вражды. Так перекраивалось мировоззрение, прежние социальные и этнические группы разрушались, а вместо них создавались новые, на основе классового признака.
Другой пропагандист, А.П. Жданов, наряду с проведением политических занятий, приобщает эвенков к новшествам в повседневно-бытовой культуре. Его дневник приложен к отчету В.А. Величко. А.П. Жданов незамысловатым, простым языком описывает трудности, с которыми он попал на стойбище к эвенкам, чтобы выполнить задание Нарымского окружкома ВКП (б). Стилистические и грамматические особенности текста нами сохранены, потому что они характеризуют личность и грамотность автора, пропагандиста и ликвидатора неграмотности.
А.П. Жданов кажется «недотепой». Он, наивный и простодушный, постоянно ломает лыжи, падает с конем с обрыва, опрокидывается в нартах и долго едет «перевернутым» в них. Этот незатейливый персонаж тоже несет тяжелую ношу культуртрегерства – просвещает, проводит беседы, учит умываться по утрам и делать физзарядку. Его отчет написан таким языком, что сразу вспоминаются рассказы М. Зощенко.
Какова была реакция эвенков? Первая группа, с которой столкнулся А.П. Жданов, на всякий случай откочевала подальше. Вторая уже слушала и пила дармовой чай, отпущенный на сопровождение лекций и бесед. Матери приходили с детьми, чтобы те могли попробовать конфеты, мужчины курили окружкомовский табак.
Эвенки вправе были считать, что если человека отправили к ним из Нарыма, значит, ему поручили серьезное дело. Гость угощал, рассказывал, учил петь «Интернационал», записывал детей в пионеры, создавал Осоавиахимовские кружки. И еще предлагал установить личный контакт с самим верховным властителем — написать письмо самому могущественному Сталину о своих нуждах и «бисерах». Вождь был далек и близок, о нем даже можно было трогательно позаботиться – сделать ему трубку.
Действенной ли оказалась пропаганда? На разные сферы жизни и мышления она оказала различное влияние. Хождение с «Интернационалом» по стойбищу, скорее всего, было продолжением акта гостеприимства, — если уж в гостях у них человек, которому приятно слушать «Интернационал» утром и вечером, ходить с песнями по чумам, перед отправкой на охоту делать физзарядку.
Культуртрегеры предлагали новые образцы поведения. И эвенки подтвердили, что в состоянии их воспроизводить, узнавать на портретах вождей, легко усваивать логику рассуждений русских пропагандистов. Насколько глубоким было усвоение этих образцов – предмет совсем другого разговора.
Чтобы эвенки слушали рассказы о неведомых проблемах и перспективах, общем пролетарском светлом будущем, узнавали с первого раза портреты «вождей», Нарымский окружком выдал пропагандистам чай, табак и конфеты — для облегчения восприятия.
В отчете В.А. Величко есть несколько интересных наблюдений по поводу особенностей мышления эвенков, он отмечает их склонность к философии, умение точно придерживаться заданной темы и т.д. Теснота в чуме во время занятий привела его к мысли о необходимости собственной палатки пропагандиста – не отсюда ли появились «красные палатки», позднее фигурирующие в документах параллельно с «Красными чумами»?
Весьма откровенно оба пропагандиста пишут о чаепитиях, которые сопровождали весь учебный процесс. В отчете В.А. Величко простые способы добиться тишины и внимания выглядят так: «Беседы проходили за чаем (расходы окружкома), а чтобы не плакали — не мешали дети — им давались конфеты (расходы окружкома)» Инструктор-пропагандист был достаточно изобретателен, когда пытался навести порядок во время занятий: «Нужно особо сказать о женщинах: они приходили со своими детьми, с грудными и ползающими. В чуме они привязывали к палкам грудных детей (в своеобразных сидельниках), и они мирно висели во время беседы. Конфеты были порукой тишине и спокойствию. Правда, сильно дезорганизовывали беседы щенята (которых премногое количество в каждом чуме), они играли с детьми, грызли конспекты и пр. (И против них был найден выход: их завязывали в мешочки). В общем, обстановка для беседы трудная: в чуме дым, особенно когда мороз, костёр горит неравномерно: заслушиваясь, забывали о костре». Теснота в чужом чуме во время занятий привела его к мысли о необходимости собственной палатки пропагандиста: «Перегруженность чума: 16 слушателей, 12 детей, и больше десятка собак и щенков. Поэтому, чтобы посещаемость была наиболее продуктивной, окружкому надо завести собственную палатку с железной печкой, чтобы пропагандист приезжал на кочевье со своим помещением, в котором он мог показать культурный образ жизни, кочуя вместе с ними».
Деятельность пропагандиста должна была помочь как тогда говорили, «увязать теорию с практикой» — организовать бригадный промысел, усилить «выполнение пушнодобычи», осуществить «практическую агитацию за оседание и грамоту».
Отдельной линией в работе В.А. Величко проходит работа с образом Сталина и предложение написать ему письмо: «С третьей беседы возникла мысль писать письмо Сталину. Это письмо превратилось основным стержнем, который пронизал всю школу, все беседы и занятия, и, таким образом, помог несказанно».
Охваченные пропагандой и приобщившиеся к ней сами становились распространителями «классового самосознания», революционной фразеологии и трансляторами политический идей. Один из тех, с кем занимался пропагандист А.П. Жданов, комсомолец и бригадир Гавриил Тугундин в октябре 1935 г. писал секретарю Колпашевского райисполкома: «Товарищи мы охотники эвенки будим бороться за выполнением план пушнозаготовок II квартал 35 г. Будим дратся своем договорами по болшевиски… мы уже начинаем жить по культурно у нас проводится политучебы и проводим ликвидация неграмотность. Я работал весной ликвидатором в своем бригаде у мня было учеников эвенков 9 чел. Г. Тугундин».
В этом отрывке — новые обороты речи и лексика, иная мотивация деятельности, иные стереотипы поведения и мышления. Эвенкам, обычно не промышлявшим зверя больше, чем позволяют ресурсы территории, не соревновавшимся, кто «выполнит и перевыполнит» план пушнозаготовок, не певшим с утра песен, не коллективизировавшим оленей, не «дравшимся договорами по-большевистски» и не делавшим по утрам физзарядки, — навязывается новый образ жизни, отрицающий опыт предков и традиционные стереотипы поведения.
На основании дневников пропагандистов и ликвидаторов неграмотности, работавших на территории Прикетья со взрослым населением, можно сделать вывод, что разным видам культуры – образовательной и политической, придавалось различное значение. Приоритет был отдан не средствам просвещения, а политической обработке, во многом схожей с миссионерской деятельностью.
Таким образом, в условиях становления нового советского общества средством развития человека считалась не грамотность, а ее двойник — политическая грамотность коренного населения, ставшая инструментом культурных и мировоззренческих преобразований. Этому каналу трансляции новых идей отдавалась приоритетная роль. То есть, вопреки утверждению марксистов, не бытие, а идеология должна была определять сознание.
Л. Приль
